(…Назад)

— Ой, Мире, смотри, какая птичка полетела! — Парела показала на существо, парившее в покрытом легкими облачками небе.

— Ух ты! Ну и птичка, вот так птичка, — поддержал ее муж.

Однако девочка вовсе не желала восторгаться местной природой. С самого утра она была необычайно тихой и грустной. Пять лишних конфет, которые мать дала ей после завтрака, положения не исправили. Мирема даже всплакнула разок украдкой и сейчас снова готовилась разреветься.

— Послушай-ка, Мире, это ни на что не похоже! Если бы я в твоем возрасте высаживался на незнакомую, тем более на никому неизвестную, неразведанную планету, я был бы просто на вершине счастья!

— Не трогай ребенка, Фил, — попросила Парела. — Ты конечно был бы на вершине счастья, но ты был мальчишкой, а наша Мире девочка. Просто у нас сегодня плохое настроение, правда, Мире?

Та исподлобья посмотрела на отца и неожиданно резко спросила:

— Папа! Скажи, почему мы ушли с корабля?

— А ну не груби отцу, — тут же одернул девочку Анрике. Он считал, что родители слишком многое прощают Миреме и при всяком удобном и неудобном случае демонстрировал свое неудовольствие их системой воспитания. Филупе относился к его замечаниям довольно спокойно. Он понимал, что у Анрике в Этом плане просто нет никакого опыта, да он и сам-то едва вышел из детского возраста. Поэтому Филупе сказал:

— Погоди, Ан, не вмешивайся. Видимо, Парела просто не объяснила нашей девочке...

— Нет, все я объяснила, — поспешила возразить жена. — Я же сказала тебе, Мире, что мы решили избавиться от крыс.

— Мамочка говорила, что вы возьмете в руки по кусочку провода, как хлыстики, и прогоните крысок. Почему вы ушли с корабля?

Филупе смутился. Дочка обращалась не ко всем сразу, а именно к нему. Ему самому не по душе была вся эта затея с санобработкой, и если бы не настойчивость помощника, Филупе и пальцем не тронул бы “зверинец”. Кроме того, он ошибся, понадеявшись на жену. Надо было самому поговорить с девочкой, а то Парела сочинила какую-то глупую байку про хлыстики, подробности которой ему неизвестны, но правдоподобное объяснение которой предстоит придумать прямо сейчас. Ошибиться было нельзя ни в коем случае, так как Филупе говорил с ребенком, чья непосредственная натура выявит малейшую ложь лучше, чем чуткое ухо меломана фальшивую ноту в сложном музыкальном произведении. Положение осложнялось тем, что с девочкой общалась в основном Парела. У Филупе просто не хватало на это времени. А теперь налаженный контакт с дочкой очень пригодился бы.

— Видишь ли, Мире, мы не остались на корабле, потому что... — он начал говорить слишком быстро, не успев продумать все как следует и теперь допустил секундную паузу. Этого делать не следовало. Мирема отреагировала мгновенно:

— Это все враки, да?

— Мирема, как ты смеешь со мной так разговаривать?! Дерзкая девчонка! — Филупе кричал покраснев от натуги и злясь на самого себя. Он попытался продолжать обман, встав на сторону жены и помощника. Дочка тут же разоблачила его и назвала вещи своими именами. В результате Филупе попал в глупое положение, а это было крайне неприятно. Он вообще почти не кричал на девочку. В последний раз это случилось, когда Филупе застал ее на коленях в углу детской. Мирема зачем-то снимала крышку, закрывавшую электроразъемы...

Его совершенно неожиданно выручил Анрике.

— Но почему же враки, Мире? Просто корабельные роботы выполнят эту работу за нас. Вот мы и решили, что нам самим незачем выгонять крыс, когда с этим прекрасно справятся роботы!

Филупе с изумлением уставился на помощника, но тут же все понял. Анрике вмешался в разговор очень вовремя, очень удачно придумал про роботов и теперь радовался собственной находчивости. Однако такой опытный сочинитель космических историй как Филупе не мог не заметить в его версии одного-единственного изъяна. К сожалению, Мирема тоже заметила и недоверчиво, но с затаенной надеждой спросила:

— А куда выгонять?

— Ну, в такой специальный маленький кораблик. А потом мы запустим его в космос, и он улетит домой. Ты конечно же знаешь, что на каждом корабле всегда есть... — вдохновенно жестикулировавший Анрике осекся, потому что на их грузовике была единственная аварийная капсула на пять мест, в которой они сами только что спустились на планету. Глаза девочки ясно говорили помощнику, что ей это известно. Анрике решил поэтому не сочинять, куда же роботы сгонят крыс, с умным видом помычал и закончил объяснение следующим образом: — А мы спустились сюда, чтобы не мешать роботам. И потом им нужно очень много энергии. Ты уже большая и знаешь, что такое энергия, и мы возьмем ее здесь...

Тут случилось то, чего Филупе боялся больше всего: девочка расплакалась.

— Что такое? Ну что же это такое, Мире?!

Мать склонилась над ней и попыталась ласково погладить. Чувствуя определенную вину Анрике тоже устремился к девочке. Мирема оттолкнула руку Парелы, подбежала к отцу и проговорила сквозь всхлипывания:

— Я... я знаю... я видела, как тогда... вы... от насекомых...

— Мире, это не насекомые, а крысы, тут все по-другому. Я же тебе говорила...

Не обращая внимания на взволнованные заверения матери девочка продолжала:

— И вчера я видела, как ты, дядя Ан и мамочка обрабатывали маленький кораблик, в котором мы сюда спустились. Крыски все умрут, я видела! Вы думали, что я сплю, а я все до капельки подглядела, вот! Папочка, не убивайте крысок! Ты у нас самый главный, ты только скажи! Не надо их убивать, ну пожалуйста.

Мирема плакала так, как плачет раз в жизни каждый ребенок, слишком рано столкнувшийся с неотвратимой необходимостью убийства живого, которое он не в силах предотвратить и которое спокойно совершают взрослые.

Все застыли вокруг девочки. Филупе сначала хотел отругать дочку за самовольную слежку за взрослыми, однако промолчал. Теперь он с отвращением думал, что они, вот эти самые взрослые тщетно пытались лгать маленькому человечку, сами себя загнали в угол и теперь не знают, как вести себя дальше и что говорить. А ребенок... Что ж, ребенок по сути отплатил им той же монетой: тайной слежкой. Мол, вы меня обманываете, а я вас. Вы меня спать укладываете, а я за вами подглядываю.

И Филупе решил сказать правду.

— Мирема, ты уже не маленькая...

Впервые в жизни он назвал дочурку полным именем, точно взрослую. Но девочка не попалась на столь жалкую приманку и взахлеб затараторила:

— А вот и враки! Я маленькая. Вы мне все врете, а большие врут только когда в душе поэты, а вы все не поэты, то есть не все... А еще у всех на корабле каюты, а у меня комната. Опять враки.

Филупе подумал, что не так-то легко говорить правду от начала до конца, и продолжал:

— Все это верно, Мирема. Но сейчас ты сказала очень взрослые слова. Значит, ты стала взрослой. А раз так, пойми: убить крыс необходимо. Тебе или кому еще может быть очень жаль их, но не сделать это невозможно. Ясно?

Анрике смотрел на девочку спокойно: в конце концов эта капризуля была дочкой капитана, а не его. Парела боялась, что правда окажется для девочки непереносимой. Она все еще не воспринимала Мирему всерьез. Филупе всматривался в круглое заплаканное личико пытливо и внимательно. Он чувствовал, что девочка сказала еще отнюдь не всю правду. Взрослые сдавали позиции неохотно, ребенок также не спешил открывать сразу все свои тайны.

Предчувствия Филупе оправдались.

Мирема перестала плакать, сжала маленькими пальчиками в перчатке рукав его белоснежного комбинезона и тихо сказала:

— У меня там... друзья остались.

Девочка прижала к груди небольшую сумочку, в которой “жила” ее любимая кукла Бали, и глядя прямо в глаза отцу тихо повторила:

— Там, на корабле... Два крысятика.

— Мире, что такое?! — в ужасе вскричала Парела. — Вспомни, сколько раз мы с тобой...

Филупе со странным облегчением подумал, что дочка действительно скрывала от них больше, чем казалось сначала. И он понимал смятение жены. Парела чрезвычайно гордилась доверием девочки, наивно (как теперь выяснилось) полагая, что между ними нет недосказанного, скрытого. Ох уж эти женщины!..

— Погоди причитать, — остановил жену Филупе. — Все верно. Мы обманывали девочку, она отвечала нам тем же. Просто мы вовремя не заметили, что Мире выросла и не относились к ней серьезно. В этом наша вина.

Анрике и Парела смотрели на него с изумлением. Они явно не одобряли “саморазоблачение”, которое устроил Филупе. Зато в глазах дочки читалось все возрастающее доверие к отцу.

— И я понимаю ее, — продолжал убежденно Филупе. — С кем еще Мирема могла дружить, как не с прирученными крысами?

— Доченька, а как же я, папа, дядя Ан? — спросила оскорбленным тоном Парела.

— Это все не то, — ответил за девочку Филупе. — Мы старше. Мы не признавали, да и сейчас не признаем ее равной. Мы просто не можем быть равными. А ей нужен именно равный друг.

— Так я могу спасти своих крысятиков? Ну только их! Папочка, ну пожалуйста, — взмолилась Мирема, непроизвольно поглаживая сумку с куклой.

— А на это я скажу тебе вот что. Раз ты взрослая... я имею в виду достаточно взрослая, то должна понять: к сожалению, другом не может быть кто угодно. Например, корабельная крыса. Она портит груз. Она разносит заразу. Она пожирает запасы еды. С крысами мы должны бороться. Обязаны бороться.

— Папочка, но у меня там один из крысятиков девочка, у нее надулся животик и скоро выродятся маленькие.

Услышав такое, Парела застыла с раскрытым ртом, а Анрике почесал затылок, усмехаясь весьма двусмысленно. Без сомнения, Мирема считала эту душещипательную подробность самым весомым аргументом в защиту друзей. Она все еще наивно надеялась вызвать сочувствие у взрослых. Но отцу этот довод был только на руку.

— Вот видишь, Мире, если мы спасем твоих друзей, они быстро расплодятся, и вновь начнутся неприятности, — после этого Филупе отчеканил словно судья, зачитывающий вердикт: — Нет, крысы должны умереть все до единой.

Мирема попятилась. На заплаканное личико больно было смотреть, ее маленькие ладошки так прижимали к груди сумочку, точно вместе с крысами должна была погибнуть и драгоценная кукла.

— Папочка, можно я поиграюсь с Бали с другой стороны маленького кораблика? Пожалуйста, — пролепетала Мирема.

— Да, доченька, конечно.

Девочка пошла в обход капсулы почти автоматически, словно слепая.

— Мире!

Парела хотела обнять и приласкать дочку, но Филупе остановил жену.

— Не трогай ребенка. Пусть побудет одна.

Едва Мирема скрылась, Филупе обессиленно прислонился к обшивке капсулы, несколько раз вынул и вставил искусственный глаз, оттянул ворот комбинезона и простонал:

Парела видела, в каком состоянии находится муж. Но еще больше она волновалась за ребенка.

— Я посмотрю за Мире, — сказала наконец Парела и хотела последовать за девочкой, но Филупе рявкнул:

— Не смей шпионить за ней! Я тебе запрещаю! Хватит! Если Мире заметит тебя, она нам долго не простит. Может никогда не простить. Ни-ко-гда!!! Внешний генератор отпугивает местную живность, чего ж ты боишься? Девочке надо пережить сегодняшнее...

— А ты чего разорался? — спокойно и чуточку презрительно заговорил Анрике. — Я так понимаю, тебе самому жалко этих серых паразитов. Это у вас наследственное, что ли?

— Представь себе, жалко. Жалко!!!

Филупе решил, что нечестно продолжать лгать другим, если уж правдиво поговорил с собственной дочерью. Хотя такая откровенность может дорого стоить.

— Если бы не порча грузов, я бы, юноша, ничего такого и не делал. Тем более, на корабле остались друзья моей девочки...

— Ты серьезно, Фил?

— Вполне. Терпеть не могу убивать.

В тот же миг Филупе почувствовал, как некая невидимая ниточка, до сих пор соединявшая его с помощником, оборвалась. Он ощутил это почти физически, уловил даже какое-то подобие звука лопнувшей струны.

Филупе знал, что Анрике для него потерян, что он сам брезгливо отметен в сторону с дороги помощника. Он не желал оправдываться, это было бессмысленно. И говорить было вовсе не нужно; тем не менее он заговорил:

— Я бы с удовольствием оставил в живых весь серый народец, не то что друзей Миремы. А с ними она бы непременно познакомила меня. Крысы ведь неплохо приручаются. Они в сущности веселые и славные, если с ними не воевать. И большие умницы. Я знаю, они могут научиться откалывать такие штуки... Да, я понимаю девочку как никто из вас. И я же убедил ее смириться с убийством друзей! Пойти на подлость! Пр-роклятье...

— Не надо, Фил.

Да, Парела конечно за него. Помощника он потерял, доверие дочки предстоит вновь завоевывать. Лишь отношение жены не переменилось.

— Не утешай меня, Паре. Или я не знаю, что такое убивать друзей? Была у меня собака, которую я убил и съел, когда потерпел аварию и подыхал на Гравузе. Я как-нибудь расскажу эту историю, когда...

Филупе уже начинал по привычке импровизировать, но перехватив взгляд помощника мгновенно замолчал. Действие этого взгляда напоминало пощечину. Капитан вновь почувствовал себя старым и никому кроме верной жены не нужным, вздохнул, покорно сказал:

— Что ж, мне не престало ныть подобно маленькой девчонке. Пойду убивать крыс. Будь оно все проклято...

И поднялся в капсулу, чтобы включить управление санитарной системой.

— Смотри, как здесь мило! Какие чудные ухоженные лужайки! А домик... просто игрушка! Прелесть, — щебетала Даята.

— Глядя на этот домишко я думаю лишь об одном: аборигены невелики ростом. Вряд ли они достигают моего пояса. А то и ниже.

Даята угадала невысказанную мысль мужа и насмешливо произнесла:

— Так что ты теперь спокоен за нас. Драться врукопашную с такими карликами нетрудно.

— Если бы врукопашную, я был бы более спокоен, — возразил Паргаме. — Хотя от низкорослого противника скорее можно ожидать какой-нибудь подлости вроде удара головой в энергетический центр.

— Ну почему подлости? Это был мой любимый приемчик, когда я в детстве спорила со всякими верзилами, жившими на нашей улице, — заметила Даята пожимая плечами.

— Но здесь в ход пойдет (если вообще пойдет, конечно) более опасное оружие, — докончил Паргаме.

— Ты несносен и неисправим, дорогой. Лично я не верю, чтобы существа, создавшие такой милый превосходный парк и этот замечательный домик могли питать к гостям дурные намерения. А мы ведь гости, и не просто гости, а...

Серебристым колокольчиком зазвучал индикатор интеллекта.

— Внимание, они здесь.

Паргаме провел ладонью по индикатору и сообщил:

— Их двое. За углом дома. Агрессивность нулевая.

— Какая еще агрессивность! Не болтай чепухи, — Даята фыркнула. — Раз ты настроен так предубежденно, я иду первой. Я настояла на высадке, я их и встречу. И не спорь!

Она приложила пальчик к губам готового возражать мужа, нежно поцеловала его и сказала:

— Уверена, ничего плохого не случится. Если ты так переживаешь за меня, иди шагов на двадцать сзади. Я обогну дом, ты ступай за мной.

Не дожидаясь ответа Даята устремилась вперед. Когда Паргаме завернул за угол, то увидел, что жена замерла в неестественной позе, словно отстраняясь от чего-то ужасного.

— Дая! Что случилось? — воскликнул он.

— А-а-а, друг мой Венсон, вы ли это? Входите, входите, я крайне счастлив вновь видеть вас, дорогой мой.

Пациент замер от неожиданности у самого порога кабинета. Он никак не мог понять, что произошло с доктором за два дня, куда подевались нервозность и смятение противника, который в нынешнем настроении легко мог бы занять первое место на конкурсе “мистер-Сама Любезность”, если бы только такой проводился. Вдобавок в обращении и жестах доктора сквозили откровенно собственнические манеры, что совсем уж не понравилось пациенту.

— Черт возьми, какая муха вас укусила? И с каких это пор мы сделались друзьями? — довольно грубо осведомился Венсон и заковылял в свой “законный” угол.

— С сегодняшнего дня, друг мой, с сегодняшнего дня, — пропел доктор на мотив известной оперной арии.

— Обычно вы называли меня “господин Венсон”, и я успел привыкнуть к данному обращению, — сказал пациент со всей строгостью, на какую был способен.

— А с сегодняшнего дня вы стали моим другом. И не смотрите на меня так. Мы подружимся. И надолго, уверяю вас.

Венсон наконец понял все: доктор сошел с ума!

— Я предупреждал вас, что вы плохо кончите. Не следовало напрягать извилины, — пробормотал он, однако доктор самым неприличным образом расхохотался. Хохотал он истерически, с каким-то поросячьим повизгиванием, постепенно сползая спиной на сиденье мягкого кресла. При этом его ноги в отполированных до блеска штиблетах так же постепенно высовывались из-под стола.

— Вы идиот, друг мой, — прохрюкал наконец доктор откуда-то с ковра. — Вы возомнили, что можете доконать меня своими фокусами. Не выйдет! Мы наконец подружимся...

— Да не имею я ни малейшего желания дружить с вами! — запротестовал Венсон, пытаясь поглубже втиснуться в угол. Он вдруг по-настоящему испугался. Что-то определенно случилось. И случившееся обернулось явно не в его пользу.

— Нам так или иначе придется подружиться до окончания вашего лечения...

— Суда не будет, — решительно заявил доктор. — Теперь я позабочусь о вас, друг мой, и вы позабудете все пережитое как дурной сон.

Пациент взволновался не на шутку.

— Вы что, дали окончательное заключение? — спросил он дрожащим голосом. — Мне кажется, еще вчера вы не знали, каким диагнозом меня осчастливить.

— Вчера было вчера, друг мой Венсон. Сегодня обстоятельства изменились. Появились новые данные,— доктор налег грудью на стол, поманил пациента пальцем и выпучив глаза прошипел: — От полиции.

Венсон приготовился к худшему и затаив дыхание ждал продолжения спектакля. Однако доктор не спешил. Венсон понимал, что сейчас противник мстит ему, подло мстит за свои собственные промашки и колебания, за собственную слабость, за то, что предлагал помощь... и кому?! Какому-то презренному сумасшедшему! Доктор торжествовал и смаковал собственное торжество, точно хорошо составленный коктейль.

— А я-то думал, как связать воедино все ваши “опыты”? “Легкая” серия, “яды”, “питание”, “огонь”... какая там у вас еще была? Ах да, конечно же “тело человека”! А дневники просто сводили меня с ума.

Доктор рассыпал по столу содержимое толстой папки.

— Дневники бродяги. Жизнь опустившихся людей. Почти животные сцены. Помои общества. Путешествия по свалкам, драки, совокупления. Деградировавшее человекоподобное стадо. Мороз по коже и тлетворный запах.

Доктор говорил абсолютно спокойно. Казалось, его уже нисколько не смущали некоторые детали наблюдений Венсона.

— И на фоне всего этого безобразия — беспристрастно ледяной анализ с загадочными полувыводами. Да, друг мой, больше всего меня смущали эти ваши полувыводы. Я тщетно ломал голову над тем, какова их вторая половина. И лишь сегодня...

Доктор интригующе умолк.

— Что сегодня? — не выдержал пациент. Доктор улыбнулся. Доктор развел руками. Доктор надавил на кнопку звонка.

В кабинет вошли двое санитаров со смирительной рубашкой и принялись молча и деловито натягивать ее на Венсона.

— Это еще зачем? — возмутился тот. — С тех пор как ваши парни прекратили попытки вымыть меня, я ни разу не буянил.

— Сейчас начнете, — пообещал доктор. — Я собираюсь кое-что вам продемонстрировать. Готовы? — спросил он санитаров. Те кивнули. Тогда доктор медленно, так медленно, что пациент едва не застонал от нервного напряжения, выдвинул ящик стола и еще медленнее извлек оттуда большой черный альбом.

При виде альбома Венсон взревел словно медведь гризли, вызывающий на бой соперника и рванулся к доктору. Санитары повалились на пол вместе с ним. Пока шла ожесточенная борьба, доктор тихонько посмеивался да поглаживал блестящую глянцевую обложку альбома. Наконец санитары подняли Венсона и с трудом поставили напротив стола.

— Ну вот, мой друг, вы и буяните. Разве я не прав?

— Черт! Черт, черт, черт! Черт меня побери, черт вас побери, черт всех побери!!! Какой я идиот! Какого черта я не уничтожил этот проклятущий альбом до ареста?! — выл пациент.

— К чему так расстраиваться, друг мой! Ведь этот шедевр ставит все на свои места.

В ответ Венсон принялся изрыгать такие проклятия и так истошно завопил, что видавшие виды санитары едва не выпустили его.

— Прекратите шуметь, друг мой, умоляю вас. Давайте лучше прочтем ранее скрытую часть ответов на каверзные вопросы, вызванные к жизни вашими сверхнаучными “опытами”. Это весьма любопытно, право же.

— Иди в задницу! — рявкнул Венсон. Доктор пожал плечами, откинулся в кресле, раскрыл черный альбом и принялся размеренно декламировать:

— Будь ты проклят!!! — выкрикнул Венсон. Он не мог, просто не имел сил смотреть, как облачившийся в маску Эскулапа фигляр втаптывает в грязь дело всей его жизни. Пациенту вдруг вспомнилось сравнение:

чистая наука есть проститутка, которую

всякий проходимец покупает по дешевке

и ведет на панель.

Не обращая внимания на вопль Венсона доктор продолжал чтение:

— Господи, сведи меня с ума! — неожиданно взмолился Венсон. Закоренелый атеист, он молился впервые в жизни и делал это абсолютно инстинктивно. Ведь ничего другого ему не оставалось, кроме как призвать на помощь высшую силу и хоть на миг уверовать в чудо.

Но небеса были глухи к его страстной мольбе, как глух был идеально белый, без единой трещинки потолок докторского кабинета. И две обжигающие слезы поползли по небритым щекам Венсона. Это было прощание с последней надеждой.

— К чему искушать Всевышнего, друг мой? Вы ведь уже помешались, — хладнокровно заметил доктор, на несколько секунд прекратив чтение.

(Далее…)