За несколько лет, истекших со времени первого визита к ведьме, Нанерль отлично изучила дорогу, ведущую к лачуге. Она, пожалуй, смогла бы добраться сюда и с завязанными глазами. Правда, сейчас в том не было нужды. Стоял погожий зимний денек, отнюдь не темное ведьмино время. Однако белый свет в глазах молодой женщины померк, мир погрузился в вечный мрак... в связи с неким событием личного характера. Она почти не различала, день на дворе или ночь, вечер или утро. Ей было просто все равно. Поэтому едва проснувшись она покормила скотину, действуя вслепую, почти автоматически справилась с самыми неотложными хозяйственными делами и даже не позавтракав толком направилась прямиком к лесу, хотя подобное поведение, весьма красноречиво свидетельствовавшее об определенного рода интересах, могло вызвать пересуды и кривотолки во всей деревне. Нанерль это, впрочем, мало заботило. Что значит загубленная репутация в сравнении с крушением всех жизненных планов! Подумаешь, еще одна неприятность...

Она долго стучалась в дверь лачуги. Наконец раздался знакомый сонный голос: “Кого там принесло в такую рань?”

— Открывай, это Нанерль, — угрюмо сказала женщина и раздраженно добавила: — День давно на дворе, а ты все храпишь.

Удивляться не приходилось. Обитательница лачуги вела ночную жизнь, подобно совам и нетопырям, почитавшимся ее родственниками. Посетительницы приходили к ней исключительно по вечерам и по ночам, и хотя ведьма вечно ворчала: “Вот, опять разбудили,” — в это время она всегда бодрствовала, а ругала гостей больше для порядка. Теперь же, в самый разгар дня, было время ее настоящего отдыха. Нанерль злилась на колдунью, имея на то вескую причину, и после долгого перерыва в посещениях нарочно выбрала самый неудобный час для визита.

Дверь приоткрылась, в ее проеме показалось заспанное лицо.

— Ладно, входи, коли пришла, — и будучи не в силах сдержаться ведьма широко зевнула, проглотив наполовину последнее слово. Молодая женщина прошла мимо хозяйки в комнату, бросила в угол теплую шерстяную накидку, пододвинула один из колченогих табуретов поближе к очагу, не дожидаясь приглашения молча уселась и протянула руки к огню, чтобы согреться. Тщательно закрыв дверь ведьма проследовала к куче соломы, завернулась в шкуры (по случаю зимы их было не меньше трех), вновь зевнула и спросила:

— Так с чем ты на этот раз пожаловала?

Нанерль молчала. Ведьма повозилась немного, переворачиваясь на другой бок и заговорила:

— Холодно нынче, да и день на дворе. Спать охота. Ты уходи, если не знаешь, что сказать. Посиди, погрейся и иди. Дверь только прикрой, дует. А у меня косточки что-то ноют. Видать, старею, ревматизм беспокоить начинает, надо бы попробовать мазь из...

— Ничего, потерпишь, — оборвала ее словоизлияния гостья и вновь замолчала. Ведьма подождала, затем осторожно начала:

— Ты того, не груби мне. Смотри, не забывай, кто здесь есть кто...

— Я-то смотрю, а ты? Ты смотришь? — Нанерль зыркнула исподлобья на хозяйку лачуги. — Ты слышишь?

— Кола умер, вот что.

— Умер? Кола? Ай-я-яй, какая жалость! —Ведьма вполне искренно огорчилась, зацокала языком и закивала головой. — Эх, Кола, Кола! Такой здоровый мужчина был, хозяйственный такой. И красавец хоть куда. Ай-я-яй, вот беда-то, ай-я-я-я-яй!

— Точно, вроде совершенно здоровый был. И вдруг за неделю истаял. Разом, — посетительница повернулась к хозяйке лачуги всем телом, пристально посмотрела ей в глаза и выговорила медленно и раздельно: — Ты не знаешь, с чего бы это ему умирать вздумалось?

— С чего бы? Гм-м-м, интересно, — ведьма пожала плечами. — Но если подумать... Нет, ума не приложу!

— И я вот не знаю, — сказала Нанерль, продолжая неотрывно смотреть на ведьму. Та скосила в сторону засветившиеся вдруг нахальством зеленые глаза и самым невинным тоном предложила:

— Слушай, а давай я твоего Кола вызову! Сама его и спросишь. А?

— Это как же? — иронически поинтересовалась гостья, ожидавшая от собеседницы какого-нибудь предложения в этом роде.

— Очень просто. Дам тебе напиток. Возвращайся домой. Дождись ночи. Крепко запри дверь, ставни закрой... даже печную заслонку, чтоб уж точно никто не подсмотрел за тобой. Тогда разденешься, выпьешь снадобье и ляжешь в постель. И он придет к тебе во сне!

— Ну да, во сне.

Гостья откровенно насмехалась. Колдунья посмотрела на нее удивленно, а Нанерль продолжала:

— Погоди, погоди, почему убившая?

Ведьма вылезла из шкур и подошла к посетительнице. Ее взволновало ощущение того, что она утрачивает влияние на эту женщину. А Нанерль сказала едко, задиристо:

— Как же не отравительница? Разве не я опаивала его всякой пакостью, которую ты мне совала? Разве не накормила его чудо-пирожком, запеченным на моей пояснице? Бедняга Кола, его можно только пожалеть... И по-настоящему можем пожалеть его лишь мы с тобой. Ты да я!

— А разве было ему плохо хоть от одного любовного напитка, который я приготовляла? Постыдилась бы меня обвинять, — промолвила ведьма укоризненно.

— Не было, твоя правда, — немного подумав согласилась Нанерль, однако тут же как бы возразила сама себе: — Но не в последний раз!

— А что же случилось в последний раз?

Гостья содрогнулась.

— Ну вот, значит... — начала она неуверенно. — Собрался, значит, Кола вновь уйти к Ивонн... к жене своей, то есть. Ну я как всегда кинулась к тебе... Ну, ты же помнишь!..

— Помню, — спокойно подтвердила ведьма.

— Лежали мы тогда... вместе, — Нанерль как всегда сильно покраснела. Она все еще не отучилась краснеть несмотря на то, что за годы их знакомства не раз посвящала ведьму в самые интимные подробности своей жизни. При виде смущения посетительницы к хозяйке лачуги окончательно вернулась былая самоуверенность. Несомненно, она по-прежнему имела безусловное влияние на Нанерль. И ведьма сказала строго:

— Меня не интересует, лежали вы вместе или порознь. Дальше.

— Лежали мы вместе, — повторила как заклятие гостья. — Тут Кола и заявил, что утром уходит к этой... к жене, в общем. Отвернулся и заснул. Я к тебе: помоги, мол. Ты и предложила испечь привораживающий пирожок.

— Я в него вот это клала? — спросила ведьма, быстро подойдя к полке и сняв с нее хорошо знакомый Нанерли горшочек.

— Как всегда, — несмело подтвердила та. И вновь засомневалась: — Погоди, но может ты подменила...

— На, нюхай! — ведьма сунула горшочек под нос посетительнице. Та осторожно принюхалась и разочарованно потупилась.

— Нет, ты смотри! Вот! И вот! И еще, — запрокинув голову хозяйка лачуги бросила в рот три щепотки мелко истолченных пахучих листьев, глотнула и торжественно изрекла: — Это тройная доза. Как видишь, я ни капельки не боюсь. Так что, яд был в пирожке?

— Да кто ж тебя знает!!! — в сердцах выкрикнула Нанерль. — Вдруг ты туда еще что подмешала...

— Подмешала, как же! При тебе все было. А тесто кто делал!

Женщина потупилась и заговорила сбивчиво:

— Но должна же быть случившемуся причина... Дыма без огня ведь не бывает. Иначе что случилось с Кола? Прибежала я тогда перед рассветом, он спал еще, понятно. Я быстренько новых пирожков налепила, испекла, а твой положила с самого верха. Едва Кола проснулся, сунула ему тарелку: на, мол, поешь напоследок, будет за что меня добрым словом вспомнить. Тот пирожок он вторым проглотил. Зачавкал еще так жадно, видать, понравилось.

В этом месте рассказа ведьма вдруг самым глупым образом хихикнула. Молодая женщина непонимающе уставилась на нее.

— Ничего, это я так, — пробормотала хозяйка лачуги. — Травка с жучками в тройной дозе... не так действует... Слишком сильно, — она конвульсивно дернулась и вновь хихикнула. — Все такое розовое...

— Пошла бы да сблевала, — процедила сквозь зубы гостья. Судорожная и весьма неуместная веселость колдуньи раздражала ее.

— Э-э-э, нет! — ведьма хитро прищурилась и погрозила собеседнице пальцем. — Ни за что! Скажешь еще, что я не захотела переварить яд. А вот и переварю! Тебе назло!! Потому как не у меня яды вовсе! Нету их у меня-то, нету и на нюх!..

У колдуньи подкашивались ноги. Она хотела сесть на табурет, но промахнулась и плюхнулась на пол, разорвав об угол стола левый рукав платья. Это нелепое падение вызвало новый приступ хохота. Нанерль отвернулась.

— Да ты... не обращай внимания, — собрав последние силы еле выдавила из себя ведьма. — Со мной теперь и не такое может быть...

Посетительница недоверчиво посмотрела на хозяйку лачуги, на лице которой отражалась титаническая борьба двух духовных начал: стремительно теряющего мощь Разума, отравленного ядом наркотика и столь же стремительно разрастающегося Бесшабашного Веселья.

— Ты говори, не... говори... Я слушаю, — страдальчески морщась и гримасничая попросила ведьма. — Поздно блевать... Порошок начал действовать... Говори, мне от этого легче... Хотя смешно... Нет!.. Нет!.. Не могу!.. Ему пирожок понравился!..

Ведьма напряглась, набычилась так, что глаза едва не вылезли из орбит. Однако вместо того чтобы покраснеть наоборот побледнела, лоб ее покрылся испариной.

— Очень понравился,— подхватила Нанерль. — Ему нравилось все, что я притаскивала от тебя. Все, в чем была хоть капля любовного зелья. Еще Кола и те пирожки прихватил, которые не доел. Сказал, пусть и в самом деле будут на потом. Уходить собрался... Да, тут он заметил, что у меня свежий шрам на ладони под большим пальцем. Такая внимательность у Кола сразу наступала после того, как любовное средство проглотит. Как волной накатывала. Значит, думаю, точно съел. Ну, это так, чуть-чуть совсем, вроде как ветер перед грозой дунет да тут же и утихомирится, знала я это. А про порез сказала, что так получилось, когда пирожки лепила. Не могла же я признаться, что нарочно кровь в приворотное средство пустила...

— Еще бы, попробовала бы ты сказать такое! — задорно выкрикнула хозяйка лачуги и громко фыркнула.

— В общем, поцеловал меня Кола на прощанье, собрал кое-какие пожитки, пирожки в узелок завязал и ушел. Я-то не боялась, он уж который раз так вот уходил... Ждала его дней через десять, не раньше. Снадобье твое все же слабое какое-то, он меньше чем через неделю и не показывался ни разу, тогда только и можно было ему вторую порцию дать... А тут вечером примчался!!!

Нанерль выкрикнула последнюю фразу изо всех сил и схватилась за голову. Клевавшая носом ведьма вздрогнула, выпрямилась и даже проделала безуспешную попытку подползти к столу и взобраться на табурет.

— Понимаешь?! Тем же вечером!!!

Ведьма то ли в очередной раз клюнула носом, то ли утвердительно кивнула. А гостье было теперь безразлично, слушают ее или нет. Необходимость выговориться так и распирала Нанерль, и она затараторила:

— Это был Кола, но это был не человек! Не знаю, что за зелье ты подмешала к начинке, что за заклинания нашептала, только в Кола точно легион чертей вселился. Он вломился в дом, сграбастал меня в охапку, схватил как мешок, как сноп, швырнул на кровать, разодрал в клочья мою одежду и навалился сверху. Он был неутомим как жеребец во время случки и ненасытен как пьяные баронские дружинники, ворвавшиеся во время ночного кутежа в деревню! Меня-то Бог миловал, но так рассказывают, я знаю.

Ведьма промычала в ответ нечто нечленораздельное.

— Я думала, что не вынесу такого и там же на месте умру. И точно, чуть не умерла. Смутно помню, как он сорвался и выскочил из дома. Рычал как зверь. А по мне точно с десяток громадных бочек прокатилось, едва с кровати сползла, обессилела, как ты вот сейчас...

— Ты бы вынесла и не такое, — сказала ведьма неожиданно четко. Нанерль взглянула на хозяйку и увидела, что та постепенно приходит в себя. По крайней мере сидела она уже не на полу, а на колченогом табурете, к тому же довольно прямо.

— Все мы способны вынести гораздо больше, чем думаем. Такое наше бабье дело, — продолжала свое ведьма.

— Но посмотрела б ты на меня тогда. Ох и хороша была! — молодая женщина грустно усмехнулась. — Весь живот в ссадинах, грудь исцарапана да еще к тому же распухла, на руках живого места не осталось. Вот, — и закатав рукава она продемонстрировала многочисленные бледные с розовой окантовкой шрамики.

— Два ребра раньше щемило, аж дышать было больно. Думала, не сломаны ли часом. Теперь вроде успокоились. Про синяки я вообще не говорю, дня четыре на улицу не выходила, на людях показаться стыдилась.

А как вышла, новость узнала: Кола занемог. Дома-то он хуже чем у меня разбуянился: не только Ивонн поколотил, но вдобавок стол и стулья переломал, всю посуду вдребезги рассадил, старика-отца чуть до смерти не пришиб! Мать Кола, говорят, насилу оттуда вырвалась, бегала как оглашенная, народ сзывала, чтоб сына помогли связать. Ну, людям это потеха, дело ясное. Пошли они туда, когда все кончилось и никакой нужды в них уже не было. Просто посмотреть решили, что к чему. Кола совершенно выдохся и упал на пол прямо посреди комнаты. Его перенесли на кровать, так он и не встал с нее больше. Так и умер там не приходя в себя, без исповеди умер, как последний разбойник, хоть священник, которого к нему пригласили, чуть ли не ведро святой воды на него вылил. Высох весь бедняга, пожелтел. Я как увидала его в гробу — не узнала. Чистый скелет, воском облепленный! Не узнала я Кола, представляешь?! Я — Кола — и вдруг не узнала!

Хозяйка лачуги радостно кивнула и от возбуждения подпрыгнула на табурете. Кажется, у нее начинался новый приступ безудержного веселья.

— А уж как этот одержимый Ивонн напоследок отделал — просто жуть! У нее и лицо все в шрамах осталось, и губу нижнюю он ей рассек, смотреть страшно. Я по сравнению с ней еще легко отделалась. Сказать по правде, мне Ивонн даже жаль. Ведь у нее на глазах Кола помирал, не у меня. Ей и смотреть на него ежеминутно пришлось.

Ведьмин рот все больше кривился, в глазах прыгали искорки смеха. Можно было подумать, что она вот-вот не выдержит, вскочит и крикнув: “А я знаю! Я такое знаю!..” — пустится в пляс. Однако Нанерль не смотрела на собеседницу, а опустив глаза продолжала откровенничать:

— И поделом ей! Это Бог наказал ее за то, что чужого жениха увела. Не принесли ей счастья коварство и подлость. Она почему-то тоже считала себя виновницей смерти Кола, как я считаю себя. Я ее вполне понимаю, но молчу. А она всем это говорила, представляешь? Всей деревне! Тоже как безумная стала, рыдала беспрестанно, от слез аж распухла. Да все кричала: “Это я виновата, я!..”

Ведьма не выдержала. Сначала она хихикнула тихонечко, затем громче, затем еще громче. И вот приговаривая: “Себя считала... виновной... себя...” — хозяйка лачуги хохотала уже надрывно, с повизгиванием.

— А где-то с месяц назад вообще из деревни сбежала и, говорят, то ли в монастырь ушла, то ли отшельницей поселилась в пещере...

Это сообщение вызвало такую бурю восторга, что гостья вынуждена была наконец замолчать. А ведьма после примерно трех минут изнуряющего истерического хохота взяла себя в руки и с трудом выдавила:

— Бе... бед... няжки вы мои... обе... Нанерль и Ив... Ивонн... Кро... кроткие ове... овечки... дурочки обе... бе-е-е...

Она задохнулась от нового приступа смеха, затем принялась блеять и строить пальцами “козу”. Молодая женщина посмотрела на хозяйку лачуги так, будто видела ее впервые в жизни. Медленно встала. Опрокинув табурет попятилась, отклонилась назад и выставила вперед руку, словно отстраняясь или защищаясь. Она действительно пыталась защититься от внезапно возникшей догадки...

— Так ты... Так мы... Мы обе, что ли, к тебе ходили?! — спросила Нанерль внутренне содрогаясь от отвращения. Утирая ладонью выступившие на глазах слезы ведьма утвердительно кивнула.

— И ты... нам обеим помогала?

— А что ж поделать! — весело воскликнула ведьма. — Ты меня знаешь, я никому не отказываю, всех и всегда выручаю. Ну подумай хорошенько: чем ты лучше Ивонн?! Или чем она лучше тебя?!

Ведьма еще раз хихикнула, однако по всему было видно, что приступ судорожного веселья вновь переходит в вялую апатию.

— Но я пришла к тебе первой! Как после этого у тебя хватило совести действовать против меня?! — возмутилась Нанерль.

— А с чего ты взяла, что пришла ко мне раньше Ивонн?

Этот простой вопрос привел молодую женщину в полное замешательство. Внезапно она с особой остротой ощутила, что не зря Кола обманул ее и женился на другой...

— Вижу, ты поняла свою ошибку, — забормотала сонным голосом хозяйка лачуги. — Верно, лучшая подруга жутко тебе завидовала по поводу твоей будущности, а ты ничегошеньки не замечала. Любящая мягкосердечная матушка была также у Ивонн, не у тебя одной. И эта женщина, как и остальные благочестивицы округи, тоже пользовалась моими услугами, поэтому отлично знала, куда следует обратиться ее доченьке. Между прочим, именно матушка твоей бывшей подруги попросила позаботиться о старшем брате Кола... Ага, ты задрожала. Не ожидала? Но именно я проткнула тогда отравленным шипом ноги восковой фигурки мальчишки — и во время купания у него случилась судорога. Так Кола сделался единственным наследником в семье. Так что не возводи на меня напраслину. Не я боролась вместе с Ивонн против тебя, а наоборот: заключила с тобой союз против Ивонн.

Нанерль собралась что-то возразить, однако помолчав передумала и спросила:

— Но выходит, что ты и не собиралась перетягивать Кола на мою сторону? Не собиралась помочь мне заполучить мельницу и все причитающееся по справедливости? Ведь так?

Ведьма долго не отвечала, хотя было заметно, что она пытается сделать это. Очевидно, она как раз проходила стадию наибольшей апатии, являвшейся полной противоположностью беспечно-радужному веселью. Наконец собравшись с силами едва выдавила из себя:

— А ты... как... думаешь?

— Да или нет?! — воскликнула возмущенная гостья, от возбуждения хлопнув ладонью по столу.

— Не злись, — простонала ведьма. — Не то гляди, желчь разольется.

Нанерль издала звук, похожий на рычание рассерженной медведицы.

— А ну тебя, — ведьма тряхнула головой, пытаясь прогнать сонливость и постепенно крепнущим голосом продолжала: — Я еще не сошла с ума, чтоб вредить себе самой. Первой ко мне обратилась Ивонн, я ей помогла отбить у тебя жениха и сделаться мельничихой. Можешь не сомневаться, она меня щедро отблагодарила. И продолжала благодарить за все услуги, оказанные впоследствии. Я уже успела убедиться в том, что твоя соперница действительно помнит сделанное ей добро и платит в ответ тем же. В то время как ты лишь сулила награду. Так зачем мне терять синицу в рукаве?! Ради такой же точно “синицы”, а не журавля в небе? Сделавшись мельничихой вряд ли ты дала бы мне больше, чем уже сумела дать Ивонн.

Нанерль недовольно закусила губу, осознавая, насколько права ведьма. Видя ее отчаяние хозяйка лачуги бодро воскликнула:

— Но не отчаивайся! Ты все же получила от меня неизмеримо больше всех прочих, вместе взятых.

Молодая женщина изумленно посмотрела на ведьму, а та продолжала говорить, интригующе подмигивая и все более возбуждаясь:

— Еще когда ты прибежала ко мне впервые, замерзшая, перепуганная до полусмерти, вконец отчаявшаяся, еще когда вслед за тем принялась разглядывать мое скромное жилище, в глазах твоих светилось любопытство. Поверь, на своем веку я перевидала немало девушек и женщин. Когда они впервые приходили ко мне, всем было интересно, что творится в моей халупе да кто я такая. Однако искорка интереса сверкала в твоих глазах сильнее, нежели у прочих. Нанерль, образумься, оставь недоумение и признайся себе самой: тебя это неодолимо влечет! Против твоей воли! И даже против воли Бога! Что мог поделать в ту первую ночь этот дряхлый старец, сидящий на облаке? Напугать тебя волчьим воем? Послать против тебя тьму и ледяной ветер? Обессиленно кидаться снежным крошевом? Ты преодолела все эти жалкие страхи и примчалась ко мне! Единственное, от чего ты не смогла тогда избавиться, так это от презренной, мерзостной цели: от твоего предателя-жениха. Подумаешь, большое дело выйти замуж за деревенщину, разжиреть, наплодить ему кучу выродков, ежедневно терпя от него грубости и побои! Скажешь, нет? Или я не знаю наших неотесанных мужланов! И чего ради? Чтоб называться госпожой мельничихой? Вздор! Я дала вам с Ивонн великолепную возможность вашими руками разбудить зверя, дремавшего в душе Кола!

Нанерль в ужасе отшатнулась от хозяйки лачуги, а та принялась задорно выкрикивать:

— Да, вы вместе разбудили его, вы соучастницы! Знаешь, что произошло на самом деле? Я дала вам обеим совершенно одинаковые средства, пробуждающие равные по силе чувства к каждой из вас! Сперва я немного поколдовала, и в конце дня Кола почему-то захотелось забежать домой, где он получил из рук покинутой законной жены привораживающий пирожок. Потом Кола пошел ночевать к тебе, как и задумал. Но снадобье начало действовать, и он принял роковое для себя решение: вернуться к Ивонн! Тогда уже ты со всех ног бросилась сюда и на рассвете подсунула любовнику свой пирожок. И что же? В его груди растут и крепнут два взаимно уничтожающих желания! Одновременно! Бедняга Кола хочет и уйти от каждой из вас к другой, и быть женатым на вас обеих разом! Но как?! Как выберет он одну из вас, если вообще не в силах выбрать?! И его душа раскололась надвое!! Он надругался над тобой и избил тебя, затем проделал то же самое с женой, еще и отцу попутно досталось!!! Или ты в самом деле не заметила сходства следов, оставшихся на лице Ивонн с нанесенными тебе побоями?! Ну, милочка, тогда ты глупее, чем я думала! Но это... не беда!.. Это... дело поправимое!..

Ведьма вновь дико расхохоталась. Нанерль смотрела на нее как завороженная.

— Ты все же выгодно отличаешься от бывшей своей соперницы. Ивонн тоже не поняла, в чем дело. Она тоже свято поверила, что отравила мужа пирожком... хотя никто его не травил, просто сердце не вынесло душевной раздвоенности и разорвалось! И уверовав в свою виновность и неисправимую порочность Ивонн бросила все! Она ведь действительно сбежала, чтоб заживо заточить себя в крохотной клетушке и строжайшим постом и умерщвлением плоти заслужить прощение свыше за мнимое убийство! Дура!!!

Пошатываясь как пьяная стояла хозяйка убогой лачужки и бешено вращая налитыми кровью глазами грозила стиснутыми до побеления суставов кулаками низкому потолку. Внезапно сбитая с толку зельем мысль вернулась в прежнее русло, и ведьма бросилась к молодой женщине, впилась пальцами в ее плечи и горячечно зашептала:

— Но ты-то не совершила подобной глупости! Ты пришла ко мне несмотря на все подозрения и опасения! Несмотря ни на что. И впредь будешь приходить сюда, только сюда!..

Нанерль попыталась высвободиться, однако хозяйка лачуги обняла ее и продолжала нашептывать коварные слова:

— Девочка моя, пойми: я имею на тебя право! С самого твоего рождения! Я помогла тебе появиться на свет, без моей помощи твоя матушка потеряла бы плод чрева своего. И явилась ты сюда однажды не из-за неверности жениха, а по воле судьбы. Что такое жених? Что такое муж? Подруги? Враги? Вздор! Все они окажутся у твоих ног, никто не будет стоить и кончика ногтя твоего, если только захочешь! Лишь пойди ко мне в ученицы!

Столь неожиданное предложение подействовало на посетительницу как шпоры на скакуна, нерешительно топчущегося перед барьером. Одним мощным толчком вырвалась Нанерль из ведьминых объятий. А та забегала по комнатушке, цепляясь за жалкую мебель и стены, сбрасывая с полок коробочки и горшочки и приговаривая:

— Думаешь, со всеми я так откровенничала? Всем показывала, что где лежит, рассказывала о травах, кореньях, цветах, жучках и букашках? Каждой ли я дозволила бы хоть тесто для чудо-пирожка замесить? Тебе и только тебе! Девочка моя, давным-давно и я была молодой да неопытной. Как и ты переступила я в минуту отчаяния порог этой хижины — и осталась здесь навсегда. Теперь твоя очередь! Мне нужна ученица, мне нужно передать свой опыт дальше. Станешь могущественной! Вся округа будет ходить к тебе, пресмыкаться перед тобой!..

— Нет!!! — вскричала Нанерль, до полусмерти испугавшись подобной перспективы.

— Да!!! — завопила ведьма. — Потому что все остальное в этом никчемном мире — обман!!! Ты уже убедилась, что любовь мужчины — это дерево без корней: тоже мне чувство, если оно разгорается и гаснет под влиянием снадобья! Кола расплатился жизнью за неумение выбрать одну из вас, так поделом ему!

И Ивонн не жалей. Имея то же, что и ты и даже заполучив чужого жениха в придачу она не смогла всем этим воспользоваться!

Не жалей ни богатства, ни положения, ни ускользнувшего прозвища мельничихи. Все это пустой звук, сегодня есть, завтра нет! Вчера Ивонн все это имела, сегодня она жалкая затворница, завтра же превратится в заживо гниющий в одинокой пещере труп. Такова жизнь!

Вот и лови свое счастье да смотри, не упускай из рук! Я предлагаю тебе, на этот раз тебе одной: стань моей ученицей и наследницей! Не смотри, что наследство неказисто с виду. Зато оно настоящее! Истинное!! Я не обману тебя, ни за что не обману... потому что люблю тебя, девочка моя! Весь мир люблю, но тебя особо! Я причинила тебе боль, заставила пережить потерю Кола? Нет, ты сама себе изранила сердце!..

Открою тебе великие тайны. Ты и не подозреваешь даже, с какими людьми я связана, кто ходит ко мне и посещает ночные бдения, которые я время от времени устраиваю в лесной глуши. Да по сравнению с ними покойный сын мельника — тьфу, и нету!

Хозяйка лачуги азартно плюнула на пол.

— Тоже мне важная персона. Вот и не будь дурой! Тем более что с помощью некоторых моих напитков эти мужчины превращаются в та-а-аких мужчин!..

Ведьма совершенно по-звериному оскалила крупные желтые зубы, ее ноздри хищно раздулись, левый глаз посветлел гораздо больше против обычного, из зеленого превратившись в почти что янтарный.

— Люблю, всех их люблю! И они меня любят!! — совершенно неожиданно созналась она. — Но тебя люблю еще больше их. Больше других! Больше всех!!! Ты достаточно настрадалась. Кола и Ивонн разбили тебе сердце, втиснулись в твою душу как жених и лучшая подруга, а затем предали тебя. Но я тебя не предам никогда! Я уже помогла тебе отомстить, так доверься мне окончательно! Положи к моим ногам свое разбитое сердце, истерзанную душу — и не пожалеешь! Я возвеличу тебя! Сделаю хозяйкой ночи, потому что дела ведьмы творятся во тьме. Станешь и хозяйкой дня, поскольку благодарные станут благословлять тебя и днем. Ты превратишься в королеву шабаша! Там ты получишь столько мужчин-козлищ, сколько твоя душа пожелает! Изведаешь неземную страсть, познаешь сладость и упоение высшей власти и силы!! Только согласись быть моей ученицей!!!

Глядя прямо в глаза Нанерли своими дикими зелеными глазами, широко расставив руки ведьма легкой кошачьей походкой двинулась к молодой женщине, приговаривая:

— Я люблю тебя и весь свет! Только стань моей!.. Я помню, тебе мало было сжить со свету соперницу в любви, тебе хотелось помучить ее! Так не держи в себе это чувство, сожми мир в кулак, выдави из него сок, пей и наслаждайся!.. Я люблю тебя!..

И посетительница не вынесла всего, что обрушилось на нее в этот необычный зимний день. Попятившись Нанерль вдруг развернулась и опрометью бросилась вон из проклятой лачуги, даже не подобрав теплую шерстяную накидку, которая так и осталась лежать в углу. А ведьма разметав по плечам пышные иссиня-черные волосы повалилась на солому, взахлеб хохоча принялась кататься по шкурам и выкрикивать:

— Нанерль, девочка моя, ты еще вернешься!.. Ты пришла сюда днем, все видели!.. Значит, скоро ты поселишься здесь и останешься навсегда, очень скоро!.. Ты любишь завидовать, и тебе все позавидуют!.. Станешь моей душой и телом!.. Потому что я люблю тебя!.. Тебя и весь мир!..