(леность)

Дверь отворилась. Сержант ввел в комнату взволнованного мужчину, который немедленно задал вопрос:

— Вы верите, что я ее убил?

Капитан отложил бумаги, которые перед этим внимательнейшим образом изучал, легонько побарабанил пальцами по столешнице, словно сыграл на рояле любимую мелодию, и исподлобья взглянул на вошедшего. Неужели же этот несчастный действительно хочет... Нет, не может быть! За двадцать лет работы Бишофу не доводилось встречаться ни с чем подобным.

А впрочем, чего не бывает в этом исполненном сумасшествия мире. И желания у подследственных могут быть самыми-самыми разными. Ох, какими разными!.. На то и существуют такие вот слегка обрюзгшие и уж отнюдь не слегка облысевшие типы в респектабельных серых в полоску костюмах, белых рубашках и галстуках, по долгу службы и на благо общества ломающие головы над всевозможными шарадами и усиленно копающиеся в чужом грязном белье.

Да, но зачем?..

Ладно, нечего сопли распускать. Стал детективом, так не жалуйся на злую судьбу. Оставался бы с малых лет чистильщиком обуви, небось было бы сейчас полегче: чего там соображать, щетки да вакса — вот и все премудрости... А дудки! Далеко не все. Не сообразишь ведь сразу, как именно щеткой махать да как бархатной тряпочкой полировать, тут сноровка нужна. Да и сидишь не в кабинете с кондиционером, который хоть как-то помогает, а на самом солнцепеке, кругом толпа пешеходов, пыль, грязь, а зимой того и гляди подагра разыграется. И все настоящие философствования без всякого сомнения являются прямым следствием, откровенно скажем, непристойного поведения камня в левой почке. Черт бы его побрал.

Капитан поморщился, кашлянул в кулак и нарочито успокоительным тоном заговорил:

— Что вы, что вы, мистер Натансон, я ни в коем случае не могу позволить себе такую роскошь — заранее поверить, что вы убили собственную жену! Это противоречит...

— А я говорю вам: я убил ее!!! — что есть мочи завопил вошедший и если бы не был схвачен расторопным сержантом, то непременно вцепился бы Бишофу в горло. Такие вот дела...

— Я убил ее! Какого черта вам еще надо? — продолжал орать он, пытаясь вырваться из сильных рук сержанта. — Труп есть? Есть! Я сам позвонил в полицию, сам сознался! Бейсбольную биту сдал! Какого же черта?! Моя бита, моя жена ввиде трупа! И я сам во всем сознаюсь!!! Да пустите же меня!..

На этот раз рывок был таким сильным, что сержант едва справился.

— Прекратите немедленно, мистер Натансон, — спокойно сказал капитан и добавил как бы нехотя: — Или кроме убийства вы хотите отвечать также за свое безобразное поведение в участке?

Капитан оттолкнулся ногами, отчего мягкое кресло на колесиках отъехало от стола, посмотрел на свои как всегда надраенные до зеркального блеска штиблеты (сказывались навыки, приобретенные в далеком детстве). Так-так, значит, мы желаем отвечать лишь за убийство жены и ни за что другое. Это — цель. Хорошо...

— Отпустите, — коротко приказал он сержанту. Тот разжал пальцы, и мистер Натансон с едва слышным постаныванием встал с колен и выпрямился. Бишоф махнул сержанту рукой, и когда тот удалился, сказал:

— Садитесь. И давайте без глупостей.

— Пожалуйста. Я же обещал, — не забыв аккуратно поддернуть на коленях брюки мистер Натансон опустился на стул, поморщился, заморгал, когда его лицо попало в яркий конус света, отбрасываемого настольной лампой, и только попросил: — А нельзя ли того... Свет убрать? Если не совсем, то хотя бы...

— Нельзя, — отрезал капитан.

— Ах да, — спохватился мистер Натансон. — Это же общеизвестно: свет должен бить в лицо допрашиваемому, тогда как ведущий допрос остается в тени. И как я мог забыть...

— Детективы почитываете, — в тон ему сказал Бишоф. Мистер Натансон согласно кивнул.

— Тогда в каком пакетбуке вы вычитали эту историю? — все так же невинно продолжал инспектор.

— Какую историю? — встрепенулся мистер Натансон. Капитан немедленно выключил лампу, и от неожиданности он некоторое время лишь хлопал глазами да вертел головой. Бишоф удовлетворенно наблюдал за этими бессмысленными действиями, затем сказал:

— Знаете, поначалу, когда я знакомился с собранными по вашему делу материалами, я пребывал в полной растерянности. Но вот туман вокруг этой истории рассеялся, исчез, словно свет только что выключенной лампы, и почти все стало ясно...

Бишоф интригующе молчал и в упор рассматривал Натансона. Тот как-то сразу сник, съежился и повторил уже не так уверенно:

— Так что же вам ясно?

Капитан по-прежнему молчал. А Натансон нервничал все сильнее, побледнел, даже посинел как-то, мелко затрясся, челюсть отвисла, в левом углу рта блеснула слюна, глаза забегали... Наконец капитан сжалился над ним и резко бросил:

— Я понял, что вы действительно убили свою жену.

Едва Бишоф сказал это, как почти физически ощутил несказанное облегчение и полнейшее счастье, хлынувшие к нему от Натансона словно волны всемирного потопа. Допрашиваемый преобразился и внешне, являя собой теперь образец человека, полностью удовлетворенного жизнью.

— Ну ладно, пора кончать это представление, — вздохнул капитан. — Рассказывайте, как все произошло на самом деле и можете проваливать отсюда ко всем чертям. — А про себя добавил: “Да-да, убирался бы ты поскорей, на мне еще дело братьев Мур висит”.

Сначала Натансон ничего не понял. Некоторое время он просидел молча, переверивая услышанное. Затем его брови удивленно поползли вверх, глаза вылезли из орбит и словно не веря себе он переспросил:

— То есть как это можно проваливать? Куда? Надеюсь, в камеру?

— В камеру! — передразнил его капитан. — В камеру пыток. В камеру приговоренных к смерти. В газовую камеру прямиком, — И поскольку допрашиваемый все еще ничего не понял, от злости на него, на себя, на сумасшедшую жару и вообще на все это безобразие неистово заорал: — На свободу, осел, дубина, идиот! К чертовой матери с глаз моих долой! Чтоб духу вашего здесь не было!!!

Натансон так и затрясся.

— Это почему же? — процедил он сквозь зубы, едва сдерживая не совсем уместное в его положении негодование.

— Потому что вы не убивали ее. Потому что вы морочите мне голову. И потому что по непонятной причине во что бы то ни стало желаете меня одурачить. Но ничего у вас не выйдет, любезнейший.

— А как же... вы? — осторожно спросил Натансон, и не совсем понятно было, что же он имел в виду.

— Что я?

— Чем вы будете заниматься?

— Подлогом, — Бишоф криво усмехнулся и подумал: “Господи, что за идиот! И откуда он взялся на мою голову?..”

— А вы не боитесь угодить в тюрьму лет этак на двадцать пять? — желчно спросил капитан.

— Что вы, за столь циничное хладнокровное убийство полагается электрический стул! В крайнем случае я готов променять его на газовую камеру, о которой вы только что любезно упомянули, — невозмутимо возразил Натансон.

Познакомился Натансон с Дэби, покойной своей супругой, шесть лет назад. Произошло это во Флориде, куда в перерыве между покупкой одних акций и продажей других он вырвался на недельку отдохнуть. В такой блаженный период ошалевшему от сумасшедшей биржевой игры удачливому двадцатисемилетнему бизнесмену лазоревое знойным днем и сапфировое тихим теплым вечером южное небо кажется особенно глубоким, горячий бархатный песок пляжа особенно горячим, ленивые волны особенно ласковыми и нежными, а юные девушки — особенно юными и прекрасными. Он хотел взять напрокат лодку, на которую, как оказалось, уже претендовала Дебора. Джордж Натансон не привык уступать, Джордж Натансон привык идти напролом и неизменно добиваться своего, беспощадно уничтожая конкурентов. Но то были биржевые дела, а тогда наступило время отдохнуть и расслабиться. И он с удовольствием сделал то, чего не делал уже очень давно. Пожалуй, с тех самых пор, как выслушав длиннейшую речь отца и уяснив, что тот не собирается всю жизнь содержать лентяя-сына взялся за ум, за два года подтянулся в учебе, блестяще закончил колледж, а затем и университет и до самого последнего времени вертелся как белка в колесе, покупая, продавая, перепродавая, навязывая, обманывая и в итоге получая деньги, деньги, деньги...

В общем, Джордж Натансон расслабился и неожиданно вспомнив о делении человечества на сильный и слабый пол галантно уступил. Деби в свою очередь стала отказываться от лодки. Мистер Натансон до сих пор не знал наверняка, было ли у покойной скрытое намерение поступить подобным образом. Возможно, она затеяла спектакль с лодкой с известной целью; понятно, что на отдых во Флориду съезжаются не самые бедные люди... Однако правдой было и то, что Дебора Картрайт и сама была не из бедных. Вряд ли она рассчитывала прибрать к рукам состояние незадачливого арендатора лодки. Возможно, наполненный солеными брызгами воздух действовал расслабляюще не только на мужчин. Во всяком случае новые знакомые провели вместе три великолепных дня, затем еще три великолепных дня, но уже в сочетании с тремя сумасшедшими ночами, а на седьмой, последний день каникул мистера Натансона дело завершилось громкой свадьбой, на которой присутствовали все сколько-нибудь примечательные личности, которых также занесло в эту пору на курорт, тщательно составленным брачным контрактом и переездом Деборы к нему в Нью-Йорк.

В общем, года через четыре Дебора жутко затосковала. Доходило даже до скандалов: жена действительно начала разбираться в происходящем и восставать против роли, которую Натансон отвел ей в своей жизни. Он всякий раз выходил из себя, орал, что работает как вол, что у него просто задница отваливается от изнеможения, но раз это нужно для их блага, то стоит и потерпеть, так не может ли потерпеть и она; Дэби же в ответ...

(В этом месте рассказа мистер Натансон неожиданно смолк. Бишоф, казалось, не заметил этого, он также сидел молча и не выказывал никаких чувств, ни раздражения по поводу вынужденной паузы, ни недоумения — ничего. Наконец мистер Натансон попросил у детектива сигарету, но вместо того чтобы применить ее по прямому назначению медленно и сосредоточенно размял в кулаке, думая о чем-то своем. Затем встрепенулся, извинился, взял еще одну сигарету и на этот раз закурив и пуская изо рта дым тонкой белой струйкой продолжал говорить о прошлом.)

Разумеется, Дэби могла бы уехать на время к своим родителям. Однако это весьма напоминало развод, точно муж выставлял из дома надоевшую или не справившуюся с супружескими обязанностями жену. Глупо? Возможно. Но мистеру Натансону дело представлялось именно так: Дебора упаковывает вещички, сматывается, затем следует чисто формальная процедура обращения в суд, встреча их адвокатов, расторжение брачного контракта, процесс, дележ имущества... Это означало бы несомненное поражение, а Джордж Натансон ох как не любил проигрывать! Его бы после этого сглодало изнутри собственное честолюбие. Кроме того, поскольку их роман начался на отдыхе, память об этой неудаче преследовала бы мистера Натансона всю оставшуюся жизнь, отравляя “приятное ничегонеделанье”.

Неизвестно, понял ли Натансон-старший все. Во всяком случае он чрезвычайно обрадовался такому обороту событий и с громадным удовольствием согласился принять Дебору. Здоровье уже не то, что в былые годы, в университете приходится бывать все реже, и значительную часть работы он перенес в свой особняк, где оборудована небольшая, но первоклассная лаборатория. Все бы хорошо, да только не хватает общества себе подобных: уединенный особняк — это далеко не университет с его шумом, гамом и кипением страстей (Натансон-старший привык быть в самом центре всех событий, чтоб жизнь вертелась колесом именно вокруг него!). Невестка могла бы в таком случае скрасить одиночество и вынужденную келейную замкнутость престарелого ученого червя.

Так ответил отец. Вот почему Дебора оказалась у него в Огайо, где прожила не пару месяцев, как предполагалось вначале, а целых два года. Они хорошо поладили, “старик” писал мистеру Натансону восторженные письма, от Деборы он тоже получал короткие приветы, выдержанные в умеренно-теплых тонах. Затем отец серьезно заболел, и Дэби преданно ухаживала за ним. А три недели назад “старик” умер.

Мистер Натансон обшарил все шкафы и нашел в них кучу вещей, упомянутых в счетах. И еще множество других. Ужасное подозрение зародилось в мозгу: Дебора — и отец... Неужели?..

К сожалению, все его сомнения развеялись, когда в нижнем ящике отцовского секретера он обнаружил пачку любовных писем. Ему только и осталось снять со стены бейсбольную биту, верой и правдой служившую его “старику” в студенческие годы, и сесть в мягкое кресло у входа. Дебора не заставила себя долго ждать, а тогда... Встреча глаза в глаза. Она все моментально поняла и стояла горделиво выпрямившись, даже не думая оправдываться или защищаться.

Бишоф внимательно посмотрел на допрашиваемого. Между прочим, он ведь тоже как-то раз попал в аналогичную ситуацию...

...В этот вечер инспектор Морис Бишоф засиделся в участке допоздна. А все из-за лейтенанта, черт бы побрал этого старого сукина сына, который заставляет по каждому, даже самому мелкому и незначительному происшествию составлять подробнейший отчет! Мемуары он, что ли, будет строчить на старости лет по этим отчетам? Да кому они вообще нужны?!

От этой мысли Бишоф впал в такую ярость, что изо всех сил хватил ручкой по кипе исписанной бумаги. Чернила так и брызнули во все стороны. И отчет, на составление которого было затрачено столько усилий, покрылся уродливыми лиловыми кляксами, точно биография закоренелого преступника позором. “Не буду ничего переписывать, до завтра потерпит,” — решил инспектор свысока поглядывая на содеянное им вопиющее безобразие.

...Он так и рассчитывал подъехать к дому — на полной скорости, с сиреной и “мигалкой”. Лихо затормозить, даже рискуя протереть покрышки, чтоб аж дым из-под них пошел. Пусть даже загорятся, заполыхают, пусть весь автомобиль мгновенно охватит пламенем, пусть взорвется бензобак! Ведь в огне этого костра...

Бишоф усмехнулся, выключил сирену, через пару минут снял “мигалку” и постепенно сбавил скорость. Нет, вот костер из бензина с добавлением паленых шин и краски как раз ни к чему. Кто же тогда поведет Нэнси в ресторан сегодня вечером?

...Но что это?! Что за страстные стоны раздаются из спальни?! Дверь прикрыта неплотно, из щели между ней и косяком струится бледный неверный свет...

— ...Черт возьми, при чем здесь полиция?! Убирайтесь отсюда, здесь частная квартира, а я частное лицо! Да это моя жена, если хотите знать!! Вон!!!

Лицо этого мерзкого наглеца, вскочившего с кровати, перекошено от злости. Он орет на вошедшего, дрожащей рукой хватает со стула какие-то тряпки и пытается прикрыть свой срам. А Бишоф стоит обессиленно привалившись к стенке и молчит как идиот.

Зато Нэнси не растерялась:

— Что-о-о?! Так твой муж коп?..

Правая рука сама собой медленно потянулась к находящейся под пиджаком кобуре с безотказным “магнумом”...

— Сержант, попрошу вас выйти, — промолвил Бишоф, когда слишком затянувшаяся пауза сделалась невыносимой.

— Вы уверены, капитан?.. — начал было тот, однако капитан кивнул и тоном, не терпящим возражений, повторил:

— Да побыстрее.

Сержант повиновался, хотя на лице его было написано полнейшее недоверие к “подопечному”, который проявил в ходе допроса явную несдержанность. Когда дверь за ним закрылась, Бишоф проговорил задумчиво:

— Ну вот, теперь, пожалуй, начнем.

Включив лампу Бишоф ослепил допрашиваемого на некоторое время, и пока тот жмурился и бестолково моргал, принялся обдумывать создавшуюся ситуацию. В принципе, ничего сложного и неясного в этом деле не было... за исключением мотивов, по которым “преступник” столь яростно тщился сознаться в якобы совершенном преступлении; но это дело поправимое, это сейчас выяснится. Как много лет назад, когда испортив отчет по делу об ограблении магазинчика инспектор Морис Бишоф подкрадывался к своей квартире, как в некоторых других случаях до и после этого, нынешний капитан Бишоф ощутил себя дикарем-охотником.

Вот перед ним сидит подследственный Джордж Натансон, подозреваемый в убийстве собственной жены. Или неподозреваемый, скорее. Бишофу предстояло со знанием дела, используя весь свой предыдущий опыт выбрать оружие, способ охоты и применив то и другое выследить дичь, не вспугнув настичь ее и изловить. Есть такой способ охоты на его прародине: выстроить два частокола, чтобы они сходились друг с другом наподобие клина, вырыть у основания клина яму и загнать в нее дичь. Читал он и странной русской охоте на волков — с “флажками”. Но это уже непонятная экзотика, хотя... все равно похоже: глупый зверь не может вырваться за линию красных флажков, натянутых на проволоке. Тоже своеобразный загон. Вот так и он: протянул вокруг мистера Натансона невидимую ПОКА сеть противоречивых данных. Значит, загнать в угол...

— Если бы я собрался избить вас, то был бы величайшим ослом к югу от Северного полюса. Так что не готовьтесь заранее пасть жертвой полицейского произвола, а отвечайте-ка лучше: куда девались те самые письма, из которых вы узнали об отношениях вашего покойного отца с вашей женой?

— Я их сжег, — невозмутимо пояснил допрашиваемый, уже вполне овладевший собой.

— Сожгли? Вот как... Кгм-м-м, — капитан задумчиво почесал переносицу.

— Вас это удивляет? — с явным вызовом спросил мистер Натансон.

— Признаться, да. Видите ли, явные улики уничтожают, когда хотят замести следы. Письма как раз и были теми самыми уликами. Если бы их сожгла ваша супруга или ваш отец, это бы выглядело более-менее правдоподобно. Однако ВАМ это делать совсем ни к чему, скорее наоборот... — Бишоф многозначительно развел руками.

— Если бы вам довелось держать в руках письма такого рода, написанные вашей женой, вы бы знали, что это за пакость и рассуждали несколько по-иному, — голос допрашиваемого был исполнен презрения. — Я не в силах был сдержаться и... Словом, занялся уничтожением “грязи”. Уборкой, если хотите.

— Уборкой, вот как? Ладно, допустим. А сколько писем там было?

— Сколько? Ну, как это сколько, — Джордж Натансон немного растерялся. Капитан сделал вид, что рассматривает идеально белый потолок и ничем более не интересуется.

— Три письма, — наконец объявил допрашиваемый.

— Чьи именно? — немедленно спросил Бишоф.

— Как это чьи?! Неуж-то неясно...

— Ее? Вашего отца? Их обоих?

— Ах вон вы о чем, — мистер Натансон кивнул и немного подумав ответил: — Два письма отца и одно Деборы. Его тайное признание в любви — раз. Ее ответное признание — два. И наконец его предложение... ну, жить вместе после того как соглашусь я. Целая переписка, в общем.

— Три жалких письмишка трудно назвать пачкой, как вы изволили выразиться незадолго перед этим. Как впрочем и любовной перепиской, — строго заметил капитан. Почувствовав, что Бишоф до неприличия прав, Джордж Натансон заерзал на стуле и втянул голову в плечи. Капитан был доволен произведенным эффектом, однако предпочел не демонстрировать самодовольство, а перейти к обсуждению другой любопытной детали.

— Но оставим хотя бы на минуту эти письма. Скажите, мистер Натансон, а где пресловутые счета, которые вы также обнаружили в нижнем ящике секретера?

— Счета? — допрашиваемый встрепенулся, словно очнувшись ото сна и этак бодренько заявил: — А я их тоже сжег.

Бишоф недоверчиво усмехнулся.

— Интересно получается, мистер Натансон. О чем бы я ни спросил, все оказывается сожженным. Не правда ли, странно?

— Мне и эти счета были противны, — уныло сказал Джордж Натансон.

— Какой вы брезгливый, однако, — съязвил детектив. — Намеренно уничтожаете улики, с помощью которых хоть как-то смогли бы оправдаться перед законом... Однако продолжим. Задаю тот же вопрос, что и относительно писем: сколько счетов вы обнаружили? Подумайте хорошенько, мистер Натансон, и пусть ответ ваш будет более правдоподобным.

— А-а-а... почему будет? Я и так не лгу, — не слишком уверенно возразил Джордж Натансон. — И вот вам доказательство: в ящике было три дюжины счетов, никак не меньше. Точно я, разумеется, уже не помню, но... не меньше.

— Да, это уж точно кипа, — согласился капитан. — И вы все это сожгли? Ничего не оставили?

— Все сжег, — подтвердил Джордж Натансон. — Или ваши люди не нашли пепла?

Голова мистера Натансона поникла, он убито молчал.

— Там было одно письмо?

Молчание.

— Ладно, допустим, вы не желаете говорить о письмах. Или о письме. Тогда объясните, пожалуйста, если вы сожгли все это, как утверждаете, из чего ваша жена заключила, едва войдя в комнату, что вам известно все об ее постыдных отношениях со свекром? Неужели потому, что вы сидели над неостывшей кучкой пепла в пепельнице? Да это просто смешно, мистер Натансон!

Допрашиваемый по-прежнему угрюмо молчал. Капитан встал, обошел стол, разделявший их, и остановился напротив Джорджа Натансона. Тот поднял на капитана глаза, в которых читалось полнейшее отчаяние. Морис Бишоф немедленно поправил лампу таким образом, чтобы ее свет по-прежнему ослеплял Натансона и угрожающе спросил:

— А совокуплялись вы с ней уже после того, как убили?

Джордж Натансон вскочил, однако детектив с силой толкнул его в грудь, и он рухнул на стул.

— Ответьте, мистер Натансон.

Допрашиваемый страшно побледнел. Он хотел ответить, но не мог выговорить ни слова. Он открывал и закрывал рот, точно выброшенная волной на сушу рыба. Вообще-то Бишоф знал, в чем дело, но ему хотелось немного помучать этого упрямого осла. Когда же детективу наконец надоело подобного рода “развлечение”, он быстро проговорил:

— На кровати в той комнате была найдена сперма. Ваша сперма, мистер Натансон! Что вы на это скажете?

И вновь капитану довелось наблюдать все ту же странную реакцию допрашиваемого: просидев еще некоторое время в напряжении Джордж Натансон затем постепенно расслабился, и от него опять изошла едва уловимая волна несказанного счастья.

— Ах, на кровати... — пробормотал он слабым голосом и повторив несколько раз: “На кровати, на кровати”, — охотно пояснил:

— Ничего удивительного. Я перед тем привел туда... в общем, женщину. Шлюху, если вам угодно. Переспал с ней... и результат налицо, если можно так выразиться.

Мориса Бишофа поразило упорство, с которым допрашиваемый пытался возвести на себя напраслину. Вот теперь историю с проституткой придумал. Настоящий идиот!

Детектив вернулся к столу, достал из ящика наручники, обошел Джорджа Натансона сзади и приковал его за руки к спинке стула.

— К чему такие меры предосторожности? Неужели так поступают со всеми, кто признается в супружеской измене с последующим убийством жены? — попытался пошутить допрашиваемый.

— Отнюдь. Просто сейчас вы начнете буянить. По крайней мере мне так кажется, — спокойно ответил Бишоф. — Действительно, основываясь на последнем вашем признании можно заключить, что вы привели в дом покойного отца проститутку, вернувшаяся жена застукала вас, вы убили ее и затем сожгли... скажем, записку с адресом публичного дома или поставляющей девочек “мамаши”. Но...

Детектив многозначительно умолк.

— Что “но”? — по голосу чувствовалось, что Джордж Натансон слегка заволновался. Бишоф мстительно затягивал паузу, наконец скороговоркой произнес:

— Но это как-то не вяжется с тем, что вы повалили ее на кровать, после чего ударили бейсбольной битой в висок...

— Откуда вы...

— Характерные следы крови на постельном белье. Да и кроме того вы слегка повредили не только белье, но и обивку, так что след остался.

— Подумаешь, большое дело. Толкнул на кровать, а затем ударил. Что в этом такого? — недоумевал допрашиваемый.

— А разве я сказал, что в этом?

Капитан склонился к плечу Джорджа Натансона и доверительным тоном проговорил:

Бишоф почувствовал, как напрягся, задрожал допрашиваемый, и прошептал:

— Так вы все же сделали это!!! Сволочи! Скоты! Ублюдки! — заорал Джордж Натансон, мигом превратившись из смирного человека во взбесившегося самца человекообразной обезьяны. Хорошо еще, что стул, к которому детектив приковал его, был привинчен к полу, иначе последствия внезапно наступившего буйства были бы весьма ощутимы. А так допрашиваемый мог лишь бестолково дергаться, мотаться из стороны в сторону, молотить по полу ногами да изрыгать проклятия в адрес всей полиции штата вообще и Мориса Бишофа лично.

— Что вас удивляет, мистер Натансон? — спросил капитан, предусмотрительно отклонившись назад, чтобы разбуянившийся Джордж Натансон не изловчился и не укусил его.

— Вы нарушили один из пунктов завещания!! — взревел тот.

— Простите, но о нем мы узнали уже после того, как вскрытие было произведено, — Морис Бишоф вернулся на свое место за столом. — Что вы хотите? Совершено убийство, труп доставлен в морг, преступник арестован — и не производить вскрытия?! Чушь.

— Вы бы лучше завещание вскрывали, а не тело, — простонал Джордж Натансон.

— Это дело нотариуса, а не следователя, — парировал Бишоф.

— Заткнись, черномазая обезьяна! — рявкнул Натансон.

— Ну и... как вы нашли ее в середине?

— Блестящая работа!

Некоторое время бедняга неподвижно смотрел перед собой, затем веки его устало смежились, и он прохрипел:

— Нет, что вы, — поспешно заверил его Бишоф. — Самая натуральная женщина. Ваш покойный отец просто гений.

Возможно, если бы руки у Джорджа Натансона не были скованы, он схватился бы за голову. Так по крайней мере показалось детективу. Решив, что после всего сказанного допрашиваемый будет вести себя спокойно, капитан вновь подошел к нему и освободил от наручников. И точно, Джордж Натансон немедленно схватился за голову и раскачиваясь взад-вперед проговорил:

— Вернее, она искусственная. Однако различить это удалось лишь специальными методами. Но... мистер Натансон...

Морис Бишоф положил руку ему на плечо и слегка потряс. Тот по-прежнему сидел не открывая глаз. Детектив вновь попытался привести его в чувство. Джордж Натансон проговорил:

— И все это время вы разговаривали со мной как ни в чем не бывало. И вы, и ваши подчиненные. Словно не знали правду с самого начала...

— Но зачем?!.

— Мистер Натансон, вспомните, с какими словами на устах вошли вы в мой кабинет сегодня. “Вы верите, что я ее убил”, не так ли? — капитан саркастически хмыкнул. — Вы так долго и упорно повторяли себе это в течение сорока восьми часов, что и сами поверили в это, вот и... Одним словом, надо же было как-то выбить вас из колеи вранья, вами же накатанной!

Джордж Натансон наконец решился заглянуть в глаза детективу и точно заклинание прошептал:

— Но ведь я... Действительно убил Дэби! Не сейчас, но — УБИЛ.

— Значит так, мистер Натансон. Давайте-ка спокойно разберемся во всем без лишних эмоций. И особенно — подчеркиваю! — без ваших личных и... м-м-м... несколько преждевременных, скажем так, оценок. Учтите, мне есть на что тратить свое время кроме разгадывания ваших головоломок. Так что давайте говорить спокойно. Идет?

Допрашиваемый вяло кивнул.

— Зачем вам это? — удивился Джордж Натансон. — Я думал, вы все установили...

— Далеко не все, к сожалению. Ваш гениальный папаша...

Допрашиваемый вздрогнул, и Морис Бишоф деликатно поправил сам себя:

— Простите, но ваш отец успел поработать довольно основательно, а базы данных — штука довольно запутанная.

— Я не обманул вас насчет сроков, капитан. Мы с Деборой действительно поженились шесть лет назад, прожили четыре года... и она умерла два года тому, шестнадцатого апреля. Между половиной десятого и четвертью одиннадцатого, если угодно...

— Нет-нет, не нужно, — Морис Бишоф замахал руками. — Без таких подробностей, пожалуйста. Дата — и все.

Он сделал пометку в блокноте и спросил еще:

— Ну а каковы причины смерти?

— Я ее убил, — искренне сознался Джордж Натансон. — И отец прекрасно знал это.

— Поскольку вы не угодили на электрический стул или не отсидели в тюрьме положенный срок, я могу заключить лишь, что вы забыли наше маленькое, но непременное условие: никаких эмоций, — строго сказал капитан. — А потому напоминаю вам его и спрашиваю вновь: каковы причины смерти вашей жены?

— И насчет причин я не солгал, — вздохнул Джордж Натансон. — Деборе страшно не нравилось, какую роль я отвел ей в нашем доме, с кем заставлял общаться ради успеха дела и... — он немного помедлил, затем признался:

— И была еще одна причина, капитан. Я... Видит Бог, я не пренебрегал исполнением супружеских обязанностей... Ну-у-у, мы же говорим не только как заинтересованные в успешном ходе следствия лица, но и как... мужчины, вы меня понимаете...

Морис Бишоф кивнул. Потому что понимал допрашиваемого лучше, чем тот мог подумать. К сожалению!

— Так вот, я не пренебрегал своими обязанностями, так сказать. И любовницы у меня не было, по крайней мере... постоянной. Одна-две мимолетные связи не в счет. Но... общее невнимание... Да, пожалуй, так оно и есть: я стал безобразно невнимателен к Деборе. Я как бы забыл, что рядом со мной живет человек... Живой человек, с душой и сердцем. А не просто существует непонятно для чего какая-то там абстрактная жена. Возможно, это был бунт. Дикий бунт в дикой, непоправимой форме. Но протестуя против моего невнимания Дебора приняла яд. И я остался один.

Так и есть! В самую точку! Ч-черт, надо же какое совпадение...

Морис Бишоф отвел от допрашиваемого глаза, хотя из-за яркого света лампы Джордж Натансон все равно не мог видеть его лица...